Когда мы постоянно слышим о тяжелом положении нашей науки, низких зарплатах, стремлении молодых ученых делать науку за границей, вы смотритесь почти аномалией. Давайте попробуем разобраться. Почему вы вообще пошли в науку? Ведь многие ваши сверстники устроились в хорошие фирмы, работают не по специальности, зато все у них в шоколаде.
Считается, что молодому ученому надо как можно раньше правильно выбрать свое научное направление, попасть в «золотую жилу», где ожидается бум, куда пойдут хорошие деньги. Почему вы выбрали нанофотонику, о которой и сейчас мало слышно?
Молодой ученый как минимум дважды стоит перед выбором: остаться в России или поехать за границу. Первый раз, когда решает, в какую аспирантуру поступать, второй — где работать после защиты диссертации. Многие говорят, что здесь хорошо, но науку по многим причинам лучше делать за границей. И по опросам более 60 процентов молодых ученых хотели бы уехать и там заниматься наукой.
И здесь вы уже в 29 лет возглавили лабораторию. Тогда подобное было практически нереально. Почти фантастика.
Сергей Макаров: Здесь решающую роль сыграл мегагрант, который мы выиграли с профессором из Техасского университета Анваром Захидовым. Была создана новая лаборатория, которую я возглавил.
Но почему вы? А не авторитетный седовласый научный аксакал? Что такое вы сделали в науке, чтобы предпочли молодость?
Сергей Макаров: Наверное, 29 лет может показаться маловато, но к этому времени я опубликовал приличное число статей в престижных журналах, они неплохо цитировались. Эти «тактико-тактические характеристики» соответствовали в среднем российскому заведующему лабораторией гораздо большего возраста. Кроме того, я уже собрал команду из студентов и аспирантов, а также выигрывал гранты РНФ и РФФИ. Так что опыт работы по грантам и руководства коллективом у меня уже был.
А кто пригласил этого профессора из Техаса?
Сергей Макаров: Он был у нас в университете на семинаре, где мы и познакомились. В 2016 году я поехал в США, искал, кого можно заинтересовать совместной подачей «мегагранта» для создания новой лаборатории. Вообще не так просто уговорить успешного американского профессора куда-то поехать, тратить свое время в течение нескольких лет. И брать на себя большую ответственность, по сути, ставить на кон свое имя. А тут вам предлагает сотрудничество какой-то 29-летний молодой человек. Но с профессором Захидовым мы сразу нашли взаимопонимание, за что я ему очень благодарен. В итоге такого турне мы выиграли мегагрант и создали новую лабораторию.
Какая цель ставилась и какие результаты уже достигнуты?
Сергей Макаров: Мы работаем в области нанофотоники, которая идет на смену всемогущей электронике или дополняет ее. Говоря попросту, для некоторых применений свет может заменить электроны. Например, передача и обработка информации светом происходит намного быстрей. Размер таких элементов и устройств, которые мы разрабатываем, составляет нанометры.
Совсем недавно в мире начался бум нанофотоники, и мы в эту гонку включились. В ИТМО создана новая лаборатория, где мы соединили две тематики: новые тренды в науках о материалах, в частности перовскиты, и нанофотонику. Казалось бы, это совсем разные области, где работают люди с абсолютно разными компетенциями, но у нас в лаборатории и на физико-техническом мегафакультете такие ученые научились находить общий язык, разрабатывать междисциплинарные проекты. Подобного сочетания научных компетенций я нигде встречал.
Мы разрабатываем новые технологии на основе галогенидных перовскитов, в том числе солнечные элементы с высоким КПД. Кроме того, создаются принципиально новые системы, которые могут применяться в самых разных сферах — вычислительной технике, лазерах, медицине и т.д. Сейчас эти фундаментальные разработки готовимся реализовать в стартапах. К ним большой интерес у индустриальных партнеров.
Хочу задать крамольный вопрос. Россия единственная из развитых стран, где число ученых падает, по вложениям на одного исследователя мы на 27-м месте, доля науки в ВВП около 1 процента, у лидеров 2-3 и даже 4 процента. Нашу промышленность наука не интересует, на разработки нет спроса. Зарплатами ученых уже вынужден заниматься президент страны. Словом, картина безрадостная. В то же время мы постоянно слышим, что надо поднимать престиж ученого, увлекать молодежь в науку. А может, не надо в такой ситуации агитировать молодых ребят? Тем более что они сегодня могут преуспеть в жизни с гораздо меньшими усилиями?
Сергей Макаров: Согласен, что 1 процент — удручающая цифра, непонятно, как нам соперничать с ведущими странами. Но надо смотреть детали. У нас есть грантовая система, скажем, по конкурсам РНФ можно выиграть очень приличные деньги, до 30 миллионов рублей, вполне сопоставимые с тем, что имеет ученый за границей. И что очень важно — если подадите хорошую заявку, с высокой вероятностью вы грант выиграете. Могу это утверждать, так как знаю много таких примеров . То есть ничто на запрещает увеличивать бюджет лаборатории до бесконечности, были бы идеи. И, конечно, надо искать коллаборации с зарубежными учеными. Такие связи позволяют намного эффективней вести исследования на самом передовом уровне.
Вообще выскажу для многих, может быть, парадоксальную мысль: считаю, что для того, кто много и активно работает, в России ситуация может быть и более благоприятной, чем за границей. Почему? Здесь конкуренция пока не такая острая, как за рубежом. Вообще надо ясно понимать, за чем ты идешь, понимать все плюсы и минусы. Понимать, что успех, признание — там редкие исключения. Конечно, вам могут сразу предложить позицию с неплохим окладом, но она в большинстве случаев временная — на несколько лет. Что будет дальше, продлят ли контракт — неизвестно. Это зависит не только от вашей работы, а от многих причин. То есть ваша ситуация нестабильна. А чтобы стать профессором на постоянной позиции, надо выдержать серьезнейшую конкуренцию. У нас пока даже близко нет ничего подобного, хотя открытых конкурсов на интересные научные позиции в России становится все больше.
Я выбирал между знаменитым ФИАНом и аналогичными лабораториями за границей, в частности, в США, Великобритании. Пошел в ФИАН
Словом, если сравнивать нашего ученого, который здесь выигрывает хорошие гранты, работает в международных коллаборациях, и его коллегу за рубежом, то, скорей всего, у россиянина условия для самореализации лучше. Хотя по некоторым организационным вопросам ситуация в российской науке остается критической.
Словом, надо, как та лягушка, стучать лапками. У кого есть идеи, кто готов, как говорил академик Фортов, работать семь дней в неделю и 24 часа в сутки, есть все шансы стать успешным. Но у нас многие ученые продолжают жить в СССР, не участвуют в борьбе за гранты.
Сергей Макаров: К сожалению, вы правы. Более того, многие ученые, сделавшие хорошие работы, ждут, что к ним придет бизнес и сам выделит миллионы на внедрение их разработки. Так не бывает. Надо идти в «люди», учиться разговаривать с директорами компаний, убеждать и доказывать, что твое открытие применимо в технологиях. Это очень непросто, но так сегодня жизнь устроена. Тогда к одному проценту на науку из ВВП прибавится еще один из индустрии. И мы выйдем на уровень стран, где бизнес вкладывает в науку не 25 процентов, как у нас, а более половины.
Какой средний возраст в вашей лаборатории?
Сергей Макаров: Примерно 27 лет.
По научным меркам, почти пионерский лагерь. А где же мэтры, лидеры научных школ, седовласые академики? Опять аномалия?
Где логика? Тратили на них время, обучали и сами же отправляете?
Сергей Макаров: Моя позиция такая: хочешь — оставайся, хочешь уехать, я помогу. Тут важно, чтобы уехавшие напитывались новыми знаниями, создавали с нами новые коллаборации. Оставались в нашей команде. Все это работает на развитие науки.
Знаю, что у вас два хобби. Вы мастер спорта по шахматам, а еще увлекаетесь рашболом.Что это такое?
Сергей Макаров: Рашбол, «быстрый футбол», придумал мой отец, когда зрелищность футбола существенно упала, защита стала доминировать над атакой, для победы достаточно забить один гол и затем всю игру отсиживаться в глухой обороне. Новые правила позволили сделать игру более зрелищной, она популярна в Приморье, есть даже лига рашбола. Я сам активно играл ранее, но получил серьезную травму. Теперь, увы, могу только судить матчи.