26 ноября 1936 года, находясь в прескверном настроении, Михаил Булгаков приступил к своему самому смешному и одновременно самому злому произведению. На титуле написал два варианта заглавия: «Записки покойника» и «Театральный роман», причем первое дважды подчеркнул. Роман Булгаков не дописал — в то время он работал над «Мастером и Маргаритой», был занят в Большом театре. Позже, когда спустя четверть века после смерти писателя обрывающийся на полуслове роман все-таки опубликуют в журнале «Новый мир», будет выбрано нейтральное второе название. Однако реакция на него будет отнюдь не нейтральной — в персонажах многие театральные деятели узнают себя, и смешно будет далеко не всем.
Нехороший год: что еще случилось с Булгаковым в 1936-м
Что стало причиной плохого настроения, в котором Булгаков сел за работу над «Театральным романом»? Неприятности начались еще в 1930 году. Писатель попал под запрет: его прекратили печатать. С показа был снят спектакль «Багровый остров» в Центральном театре рабочей молодежи, где он тогда работал режиссером, запрещены «Дни Турбиных» в МХТ, «Зойкина квартира» в Театре имени Вахтангова. Критика сочла их реакционными, оправдывающими «белогвардейщину». Булгаков «принял победу народа не с радостью, а с великой болью покорности» — говорилось в одной из статей.
В марте 1930 года он в отчаянии написал письмо в адрес правительства СССР с просьбой определить его судьбу: либо дать эмигрировать в Париж к братьям, либо предоставить возможность работать в Москве. Иосиф Сталин лично позвонил Булгакову и посоветовал поступить на службу в МХТ. Ему, в отличие от критиков, пьеса «Дни Турбиных» нравилась — он видел в ней пользу. «Демонстрация всесокрушающей силы большевизма» — так Сталин охарактеризовал «Дни Турбиных» за год до этого звонка. Тогда же он лично распорядился восстановить снятый было с репертуара спектакль, который шел в МХТ с 1926 года.
Как режиссер-ассистент Михаил Булгаков проработал в театре до 1936 года. Сделал инсценировку к спектаклю «Мертвые души» по Николаю Гоголю, даже выходил на сцену в роли судьи в спектакле «Пиквикский клуб» по Чарльзу Диккенсу.
Комедию о французском драматурге Мольере «Кабала святош» он написал для Художественного еще в 1929 году, но спустя два месяца после первой читки ее завернула цензура. В 1931-м, после вмешательства Сталина и Максима Горького, пьеса была реабилитирована. Но цензура потребовала заменить название на «Мольер» и убрать намеки на советскую действительность. Наконец весной 1932 года режиссер Николай Горчаков приступил к репетициям, которые завершились лишь в 1936 году. Все это время Булгакову приходилось переписывать то одну, то другую сцену. Премьера состоялась в феврале, а уже в марте писатель с женой читали в «Правде» анонимную разгромную рецензию «Внешний блеск и фальшивое содержание». Спектакль, который готовили четыре года, в итоге был показан лишь семь раз. Причем все семь — с огромным успехом.
«МХАТ — кладбище моих пьес», — с горечью говорил Булгаков. Летом того же года он навсегда покинул Художественный театр и перешел на должность либреттиста и переводчика в Большой. Той же осенью он взялся за «Театральный роман» — по большей части чтобы развлечь себя. Придя после работы домой, бросался к столу и самозабвенно писал о злоключениях бедного писателя Максудова. Бедняга попал в жернова театра, управляемого двумя стариками, которые много лет не разговаривают друг с другом. Полная интриг театральная жизнь доводит героя романа до самоубийства.
До смерти самого Михаила Булгакова оставалось всего четыре года. Подчеркивая двойной линией заглавие «Записки покойника» в 1936 году, он не подозревал, что скоро сам покинет этот мир.
Люди как люди: герои и прототипы
Под Независимым театром Булгаков имел в виду МХТ. Два директора, Иван Васильевич и Аристарх Платонович, — это, без сомнений, основатели МХТ Константин Станиславский и Владимир Немирович-Данченко. Оба в театре присутствуют незримо: Иван Васильевич руководит из дома в Сивцеве Вражке (в действительности Станиславский последние годы жил затворником у себя в Леонтьевском переулке), а Аристарх Платонович путешествует по Индии.
История несчастного Максудова во многом совпадает с историей сотрудничества самого Булгакова с Художественным. В названии и сюжете романа, который Максудов переписывает в пьесу, — «Черный снег» — есть ироническая отсылка к «Белой гвардии». А бесконечные изменения сцен, которые требуют от драматурга, напоминают о четырех годах переделок «Мольера». Однако себя автор зашифровал не в образе Максудова — Михаил Булгаков скрывается под именем Бомбардова.
«Человек моих примерно лет, худой, высокий, подошел ко мне и назвал себя: Петр Бомбардов. Бомбардов был актером Независимого Театра, сказал, что слышал мою пьесу и что, по его мнению, это хорошая пьеса. С первого же момента я почему-то подружился с Бомбардовым».
За Максудова в Независимом театре сперва берутся завлит Миша Панин («Мне Миша очень понравился», — отмечает герой)и режиссер Евлампия Романовна — «царственная дама с царственным лицом и бриллиантовыми серьгами в ушах». Они просят сделать из романа инсценировку. За этими персонажами скрываются завлит МХТ Павел Марков и режиссер и актриса Елизавета Телешева. Вот как Марков описывал знакомство с Булгаковым в своих воспоминаниях:
«Когда мы прочли этот многоплановый, сложный, написанный в особой манере роман, многие из нас, молодых мхатовцев, были захвачены и покорены талантом Булгакова. На наше предложение инсценировать “Белую гвардию” Булгаков откликнулся охотно и энергично».
Обратить внимание на Михаила Булгакова мхатовцам посоветовал поэт Павел Антокольский, в то время служивший режиссером Театра имени Вахтангова, где с успехом шла «Зойкина квартира». В «Театральном романе» Антокольский упоминается как Гриша Айвазовский, завлит театра «Когорта дружных» и большой поклонник Максудова.
Откуда известно, кого имел в виду Булгаков? Позже, уже после смерти мужа, Елена Булгакова и ее сын от предыдущего брака создали перечень прототипов, основываясь на воспоминаниях о беседах с покойным. Впрочем, некоторые прототипы не нуждались в подсказке — они и сами все прекрасно поняли. Например, легендарная актриса МХТ Лидия Коренева, прочитав «Новый мир», в ярости звонила Елене Булгаковой: как, мол, она могла допустить эту публикацию? Коренева, которой тогда было 80 лет, узнала себя в образе Людмилы Сильвестровны Пряхиной, примы Независимого, любимицы Ивана Васильевича и несколько экзальтированной истеричной дамы.
«В комнату влетел, надо полагать, осатаневший от страху жирный полосатый кот. Он шарахнулся мимо меня к тюлевой занавеске, вцепился в нее и полез вверх. Тюль не выдержал его тяжести, и на нем тотчас появились дыры. Продолжая раздирать занавеску, кот долез до верху и оттуда оглянулся с остервенелым видом. Иван Васильевич уронил лорнет, и в комнату вбежала Людмила Сильвестровна Пряхина. Кот, лишь только ее увидел, сделал попытку полезть еще выше, но дальше был потолок. Животное сорвалось с круглого карниза и повисло, закоченев, на занавеске… — Я не сойду с места, — прокричала визгливо Пряхина, — пока не получу защиты, мой учитель!»
Булгаков Кореневу не любил (она, впрочем, отвечала ему тем же). Одной из главных шпилек в ее сторону в «Театральном романе» стала сцена в канцелярии: Людмила Сильвестровна категорически отказывается назвать год своего рождения. Здесь писатель колко высмеял стремление Кореневой играть молодых героинь. В 1929 году, в возрасте 44 лет, она вышла на сцену в роли 20-летней Зинаиды в «Дядюшкином сне». Юную красавицу актриса играла еще очень долго. Впрочем, тут нет ее вины: замену ей отказывался искать сам Станиславский. После смерти гения, который благоволил к ней (Коренева дружила с женой Станиславского), ее положение в театре стало меняться. Когда в 1958 году ее отправили не пенсию, Коренева была оскорблена до глубины души. Она поклялась никогда не переступать порога Художественного театра и сдержала свое слово.
Кот, о котором говорится в приведенном выше отрывке, появляется неслучайно. Усатого-полосатого любимца Станиславского знали в МХТ, наверное, все: Константин Сергеевич восхищался грацией своего котика, которого звал Кот Котович, и постоянно ставил его в пример актерам. Вот как он пишет о нем в автобиографии «Моя жизнь в искусстве»:
«Когда красавец кот прыгает, резвится или бросается, чтобы схватить мой палец, просунутый в щель, он мгновенно переходит от полного спокойствия к молниеносному движению, которое трудно уловить. Как экономно расходует он свою энергию! Как он распределяет ее! Готовясь к движению или прыжку, кот не тратит силы зря, на лишние напряжения».
За образом Поликсены Торопецкой, коварной секретарши Аристарха Платоновича, вынуждающей Людмилу Сильвестровну признаться, сколько ей лет, скрывается Ольга Бокшанская — секретарша Немировича-Данченко. Последнего Булгаков не любил, а вот к Бокшанской относился тепло. Она была старшей сестрой его обожаемой жены Елены.
Обе сестры с детства любили театр. В 1918 году они поступали в МХТ — приняли только одну, Ольгу, на должность секретаря. Она быстро стала тамошней легендой. Благодаря профессиональным способностям женщина получила должность личного секретаря Немировича-Данченко, а благодаря характеру — высокое положение в театральной иерархии. Именно она напечатала под диктовку первую рукопись «Моей жизни в искусстве» Станиславского (а позже — «Мастера и Маргариты» своего зятя). Бокшанская была остра на язык и знала все секреты Художественного — многое из ее рассказов Булгаков взял в «Театральный роман». Не смог писатель обойти вниманием и ее умение быстро печатать без ошибок и помарок под диктовку, занимаясь одновременно другими делами.
«Писали мы под аккомпанемент телефонных звонков. Первоначально они мне мешали, но потом я к ним так привык, что они мне нравились. Поликсена расправлялась со звонящими с необыкновенной ловкостью. Она сразу кричала: —Да? Говорите, товарищ, скорее, я занята! Да? От такого приема товарищ, находящийся на другом конце проволоки, терялся и начинал лепетать всякий вздор и был мгновенно приводим в порядок».
В Художественном театре Ольга Бокшанская провела большую часть жизни. Он дал ей возможность не только сделать блестящую карьеру, но и найти личное счастье. Ольга Сергеевна вышла замуж за актера Евгения Калужского, сына Василия Лужского, одного из учеников Станиславского, сформировавших первый состав будущего МХТ. В «Театральном романе» он скрывается под маской актера Строева, появляющегося ровно в одной сцене. Впрочем, и на сцене родного театра Калужский играл преимущественно эпизодические роли.
«Строев же, заболтавшийся в предбаннике у Торопецкой, в это время, прыгая через ступеньки, спешил к зрительному залу».
Когда главный герой «Театрального романа» Максудов впервые попадает вНезависимый, дружелюбный актер Бомбардов проводит для него экскурсию по портретной галерее актеров театра. Среди рассказанных им историй особого упоминания заслуживает одна — про покойного генерал-майора Клавдия Александровича Комаровского-Эшаппар де Бионкура, командира лейб-гвардии уланского Его Величества полка, однажды попавшего на спектакль и решившего бросить все и уйти в актеры.
«Смотрят, генерал сидит и батистовым платком утирает глаза. После спектакля пошел в кабинет к Аристарху Платоновичу. Капельдинер потом рассказывал, что, входя в кабинет, генерал сказал глухо и страшно: “Научите, что делать?!” Ну, тут они затворились с Аристархом Платоновичем…»
Настоящая история прототипа Эшаппара де Бионкура — генерал-майора участника Русско-турецкой войны Алексея Стаховича — была менее художественной. В 1902 году он стал пайщиком МХТ, а в 1907-м вошел в его дирекцию. В том же году подал в отставку, а через три года поступил в труппу театра. Он не был блестящим артистом, но прекрасно держался на сцене. «Это была маска аристократа, живое амплуа», — писал о нем театральный деятель Вадим Шверубович. «Все насквозь знал, даме ли платок, налить ли вина, по-французски говорил идеально, лучше французов…» — вторил ему Бомбардов.В галерее портретов встречается некая «дама в соболях». Бомбардов быстро дает ей исчерпывающую характеристику: «Маргарита Петровна Таврическая, артистка нашего театра, входящая в группу старейших, или основоположников. Известна тем, что покойный Островский в тысяча восемьсот восьмидесятом году, поглядев на игру Маргариты Петровны — она дебютировала, — сказал: “Очень хорошо”».Внимательный современник Булгакова, особенно театрал, легко опознал бы в этом кратком рассказе Ольгу Книппер-Чехову. Она дебютировала в МХТ в 1898 году в роли царицы Ирины в спектакле «Царь Федор». Александр Островский увидеть ее дебют не мог — на тот момент прошло уже 10 лет со дня его смерти. Зато в зале находился другой литератор — Антон Чехов. Друг театра, он присутствовал и на репетициях, так что видел Книппер на сцене не впервые. Как-то, вернувшись после очередного прогона почти влюбленным, он написал Алексею Суворину: «Ирина, по-моему, великолепна. Голос, благородство, задушевность — так хорошо, что даже в горле чешется…» Менее чем через два года они обвенчались.
