18.07.2017
«А те, кто сзади нас, уже едят». Как москвичи использовали дополнительный выходной 50 лет назад
Это приятное для всех граждан событие произошло на фоне непрерывного совершенствования индустрии досуга. Многими из тех новшеств, что появились в Москве в те годы, москвичи с удовольствием пользуются и поныне. А о таких легендарных мероприятиях, как поэтические вечера в Политехническом, вспоминают с ностальгией.
1 Башня, полюбившаяся молниям
В 1967 году в Останкине построили новую телебашню по проекту конструктора Николая Никитина. Высота ее составила 540 метров, и башня считалась самым высоким сооружением в мире. При этом ее масса достигала 51 400 тонн, а диаметр у основания – всего лишь двадцать метров.
Именно из-за этих параметров и разгорелись споры. Все без исключения инженерные умы эпохи утверждали, что башня с такими пропорциями должна неизбежно обрушиться – слишком уж маленькой казалась площадь опоры по сравнению с массой и высотой. Николай Никитин устал всем доказывать, что это не так. В конце концов он воспользовался последним аргументом и заявил: «У человека площадь опоры на ступни еще меньше, но он ведь не падает».
Как ни странно, этот аргумент подействовал. Все чертежи подписали и приступили к строительству.
А на высоте 337 метров оборудовали смотровую площадку и ресторан «Седьмое небо», зал которого неспешно вращался вокруг своей оси. Они-то и пользовались особенным вниманием у жадных до впечатлений москвичей.
В окрестностях этой башни происходит действие многих романов Владимира Орлова, в первую очередь легендарного «Альтиста Данилова». Орлов писал: «Серая башня, похожая на шампур с тремя ломтиками шашлыка, утончаясь от напряжения, тянулась к Данилову.
Данилов лежал в воздушных струях, как в гамаке, положив ногу на ногу и закинув за голову руки. Ни о чем не хотел он теперь думать, просто курил, закрыв глаза, и ждал, когда с северо-запада, со свинцовых небес Лапландии, подойдет к нему тяжелая снежная туча…
По предположениям Темиртауской метеостанции в Горной Шории, именно сегодня над Москвой теплые потоки воздуха должны были столкнуться с потоками студеными. Не исключалась при этом и возможность зимней грозы. Данилов потому и облюбовал Останкино, что оно испокон веков было самым грозовым местом в Москве, а теперь еще и обзавелось башней, полюбившейся молниям. Он знал, что и сегодня столкновение стихий произойдет над Останкином. От нетерпения Данилов чуть было не притянул к себе лапландскую тучу, но сдержал себя и оставил тучу в покое.
Она текла к нему своим ходом».
Демон на договоре Владимир Данилов очень любил подпитываться от этой башни энергией.
Само же место тоже было с чертовщинкой. По преданию, Останкино так названо благодаря тому, что расположено не где-нибудь, а на останках большого количества усопших людей. Отсюда и все странные события, как вымышленные, так и реальные, которые здесь регулярно происходят.
2 Паломничество в храм еды
В шестидесятые сделался неожиданно популярным ресторан «Узбекистан». В отличие от ресторана «Седьмое небо», он стоял на земле и даже не вращался, тем не менее очереди туда были знатные.
Этот ресторан любили Владимир Высоцкий и Марина Влади. А Людмила Гурченко писала в мемуарах: «В то лето 1966 года Володя Высоцкий, Сева Абдулов и я с дочкой Машей оказались в очереди в ресторан «Узбекистан». Стояли мы бесконечно. Перед нами все проходили и проходили какие-то люди в черных костюмах. Это было время, когда после «Карнавальной ночи» случилась долгая пауза и меня уже не узнавали. А Володю еще не знали в лицо – фильмы, фотографии его были впереди. Вот, вот… Он вел себя спокойно. Я же нервничала, дергалась: «Ужас, а? Хамство! Правда, Володя? Мы стоим, а они уже, смотри! Вот интересно, кто они?» Потом мы ели во дворике «Узбекистана» вкусные национальные блюда. И только ели. Никогда в жизни я не видела Володю нетрезвым. Это для меня легенда. Только в его песнях я ощущала разбушевавшиеся, безбрежные родные русские загулы и гудения».
А потом Высоцкий написал одну из самых трогательных своих песен:
А люди все роптали и роптали,
А люди справедливости хотят:
– Мы в очереди первыe стояли,
А те, кто сзади нас, – уже едят.
Им объяснили, чтобы не ругаться:
– Мы просим вас, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, ведь это – иностранцы,
А вы, прошу прощенья, кто такие?
Без сомнения, именно «Узбекистан» – место рождения этой знаменитой песни.
Те же, кому посчастливилось проникнуть внутрь этого московского рая, отдавали должное мясу в горшках, которые ставили на столы на специальной подставке с горящей спиртовкой, и прочим непривычным в средней полосе произведениям восточного кулинарного искусства. В кулинарии ресторана брали к домашнему застолью плов и манты. А запахи из ресторанной кухни достигали Сандуновских бань. Неудивительно, что многие любители попариться продолжали свою культурную программу именно в «Узбекистане».
Журналист Владимир Резниченко писал в своих воспоминаниях: «Самой любимой нашей обжорной точкой был «Узбекистан» на Неглинной. Паломничество в этот Храм Еды никак не укладывалось в установленные начальством хронометрические рамки обеденного перерыва… Тем временем праздник желудка набирал обороты. Типовая наша трапеза включала закуску (салат «УзбекистОн» из редьки и мяса), первое блюдо (лагман – лапша с бараниной) и второе (плов). Все это наваливалось в огромные пиалы поистине слоновьими порциями. А тут еще на тележке подвозили из кухни – с пылу с жару! – самсу (пирожки), как было отказаться? Потом едва не лопались ремешки на брюках, подъем по бульварам с Трубной на Пушкинскую напоминал подвиги альпинистов. Но никогда не было такого, чтобы кто-то «в редакцию не вернулся»!»
Роль этого ресторана в жизни москвичей в принципе невозможно переоценить.
3 «Чай» в бывшем отеле
В Суздале в шестидесятые годы открылся ресторан «Погребок» русской кухни. Это был настоящий прорыв. До этого негласно считалось, что национальная кухня может быть у всех союзных республик, кроме российской. Даже газета «Правда» не осталась равнодушной к этому событию: «В зале – дубовые столы и табуреты, посуда и ложки – деревянные, расписные. В меню – русские закуски, мясо в квасе, похлебка и жаркое по-суздальски, рыба по-монастырски… Продается медовуха собственного приготовления. Обслуживают посетителей официантки, одетые в яркие русские сарафаны и кокошники».
В Москве же на Мясницкой улице, в доме № 13, открылось кафе под названием «Русский чай» – с большим самоваром в углу, связкой баранок, накинутой на этот самовар, и прочими приметами традиционного русского чаепития.
Зал был невелик – всего на восемь столиков. Тем не менее это заведение сразу же сделалось культовым среди столичной интеллигенции.
Славился виртуоз-гардеробщик Сережа, который умел мастерски жонглировать номерками. Сережа носил большую черную бороду, за что кафе так и прозвали – «У Бороды». Впрочем, чаще его называли просто «Чай» – сразу же становилось понятно, о чем идет речь.
Кстати, среди завсегдатаев «Чая» был Эдик Савенко – будущий скандальный писатель Эдуард Лимонов, а в то время обычный подпольный портной-цеховик, у которого московская богема заказывала стильные штаны.
А вот собственной уборной в «Чае» не было. Официально он являлся филиалом другого московского кафе – «Сатурна», и посетители должны были пользоваться туалетом «головного предприятия». К счастью, тот «Сатурн» располагался рядом, тоже на Мясницкой улице, и особенных неудобств это обстоятельство не причиняло. Зато в определенных московских кругах фраза «сходить в уборную» заменилась на гораздо более благозвучный эвфемизм – «сходить в «Сатурн».
Само же место было, что называется, с историей. В далеком прошлом здесь располагалась гостиница «Рояль», в которой останавливались физик Дмитрий Менделеев и писатель Глеб Успенский. А еще до «Рояля» тут работала другая московская гостиница, «Венеция». У нее была гораздо более сомнительная слава. В частности, здесь подолгу жил знаменитый в свое время карточный шулер Нилус.
4 Со скамеек – в кресла
В 1966 году в Большой аудитории Политехнического музея старые скамейки заменили новенькими креслами. Это событие стало заметным, поскольку в эти годы поэтические вечера в Политехническом пользовались невероятной популярностью. Это был своего рода ренессанс – первый пик поэтической популярности пришелся на начало прошлого столетия. В то время здесь читали свои стихи Валерий Брюсов, Велимир Хлебников, Марина Цветаева, Игорь Северянин и Давид Бурлюк. А в шестидесятые москвичи отстаивали длинные очереди за билетами на Роберта Рождественского, Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко, Беллу Ахмадулину и Булата Окуджаву.
Один из современников, Лев Шилов, вспоминал: «Вечера эти запомнились какой-то особой праздничной атмосферой и тем, что многие выступления шли на грани дозволенного, а иногда и пересекали эту грань. Публика прекрасно это понимала.
Дело в том, что несмотря на оттепель, поэтам тогда разрешалось читать с эстрады лишь стихи уже опубликованные. Правда, официального запрета или какого-то закона на этот счет не существовало, но ведь в те времена почти вся наша жизнь управлялась не столько законами, сколько инструкциями и указаниями. Были еще и некие магические формулы: «есть мнение», «директивные органы»…
Большинство из присутствующих в зале были уверены, что вот-вот наступит торжество «социализма с человеческим лицом» и проклятый сталинизм безвозвратно канет в прошлое. Ведь уже было можно – пусть полулегально, пусть полуофициально – услышать с эстрады, а не только читать в рукописном самиздате такие стихи».
Сам же Политехнический музей возник после нашумевшей Политехнической выставки, устроенной в 1872 году среди деревьев Александровского сада. На ней было представлено множество любопытных экспонатов, и чтобы не растрачивать их, приняли решение создать на Старой площади (именно так в то время называлась нынешняя Новая площадь) соответствующий музей.
Впрочем, в самом факте замены скамеек на кресла особенно прозорливые граждане усматривали закат пресловутой хрущевской оттепели. Дело в том, что свободолюбивые посетители поэтических вечеров любили выражать свои эмоции, вскакивая на скамьи. А на кресло особо не вскочишь.
5 Монумент «космонавтам-смертникам»
И, разумеется, одной из самых важных тем в эпоху физиков и лириков, фантастов и бардов, байдарочников и скалолазов была тема космическая. «И на Марсе будут яблони цвести», – пелось в культовом фильме «Мечте навстречу», посвященном межгалактическим путешественникам.
Считалось, что еще чуть-чуть – и полеты на другие планеты сделаются досужей обыденностью. Неудивительно, что космос присутствовал всюду – в песнях, в фильмах, на карманных календариках, в названии кафе-мороженого в начале улицы Горького (ныне Тверская). А рядом с весьма популярным досуговым местом – комплексом ВДНХ – в 1964 году открыли гигантский Монумент покорителям космоса. И рядом с ним установили памятник самому, пожалуй, неоднозначному русскому ученому – Константину Циолковскому, которого современники называли «глухим чудаком-учителем из Калуги», а потомки – «отцом космонавтики».
Монумент был сделан в виде стилобата, гигантского шлейфа и ракеты, улетающей в космос, которая, собственно, и оставляла этот шлейф. Сам шлейф был сделан из титановых пластин – монумент ставили на века. В стилобате впоследствии разместили Музей космонавтики. А знатоки называли новую московскую достопримечательность «памятником погибшим космонавтам» или «памятником космонавтам-смертникам». Дело в том, что расчетная траектория полета ракеты представляет собой прямую линию, строго перпендикулярную земной поверхности. Здесь же летательный аппарат явно отклонился от курса и должен сгореть в атмосфере – ему просто не хватит топлива, чтобы ее покинуть.
Тем не менее москвичи сразу же полюбили встречаться у подножия Монумента покорителям космоса, а также «под правой рукой Циолковского». А один из величайших современников этого памятника, Владимир Высоцкий, посвятил подобным встречам песню:
Если уйду, не дождусь – не злись:
Просто я не железный,
Так что поторопись –
Я человек, а не обелиск.
Он ведь из металла – ему все равно, далеко ты или близко, –
У него забота одна – быть заметным и олицетворять.
Мне нужна ты сегодня, мне, а не обелиску,
Так поторопись: можешь ты насовсем опоздать.
И москвички старались не опаздывать к этому памятнику.